Четки из хлеба, булавки и «трупики»: как я стажировался ы психбольнице
2020-04-10 16:05:06
Бывшая практикантка, стажировавшаяся в психбольнице, рассказала о том, что она там видела.
Есть вещи, которые не меняются с годами: человеческая жестокость, голод, сумасшествие, сострадание… В этой истории к каждому слову можно прибавить — страх, и даже этого будет мало. Анна (имя изменено по просьбе героини — прим. ред.), которой сегодня 45, рассказала о том, как проходила ее практика в психиатрической больнице в 19 лет.
«СПИНОЙ СТАРАЙТЕСЬ НЕ ПОВОРАЧИВАТЬСЯ, ДЕРЖИТЕ ДИСТАНЦИЮ»
Училась на фельдшера. Дело дошло до практики. И здесь меня ждал сюрприз. Меня распределили проходить ее в психиатрической больнице. Вы даже себе не представляете, какой это ужас — в 19 лет оказаться там на практике. Я не испугалась, всегда была смелой девочкой, авантюристкой, просто не понимала, что меня ждет. Там работал наш преподаватель, он был главврачом, ничего страшного не рассказывал. Восприняли как приключение. Смешно было, хихикали. Какое у нас могло быть адекватное представление? Никакого.
Не смешно стало, когда мы туда попали. Закрытая территория, находящаяся за пределами города — очень далеко, туда заезжали по спецпропускам. На одной площади вместе с психбольницей находился дом престарелых. И было совсем непонятно, кто есть кто, потому что по территории гуляли все свободно. За исключением, конечно, тех, кто изолирован. Это дико страшно, когда непонятно, кто психически болен, а кто нет. Просто огражденное место, где все пострижены налысо.
Нас предупредили: «Спиной старайтесь не поворачиваться, держите дистанцию. И больные могут что-то просить. Никаких булавок, шпилек для волос — они могли попросить, и это бы закончилось очень плачевно и для нас, и для них».
Не было все это похоже на медучреждение. Очень неопрятные врачи в медицинской одежде вызывали ступор своим холодом. Атмосфера ужасная. Чем больше мы там находились, тем больше росло напряжение.
Ты идешь и постоянно оглядываешься, потому что слишком много «вольноходящих», которых принудительно туда сажали: неугодные родственники, проститутки, зечки, разные преступники. И все они не были изолированы. За ними смотрели здоровые ребята. Весь медперсонал — физически очень крупные люди.
Объясню: нас туда отправили, чтобы мы учились делать уколы не на подушечках, а на людях. И больные за сигарету готовы были по несколько раз в день соглашаться на внутривенные уколы, лишь бы дали закурить.
А еще был блок — буйные. Они все отдельно обитали. Им кололи препараты, от которых они лежали, как трупики. Полная антисанитария: вонь, грязь. Все были в чудовищном состоянии, кормили ужасно, одевали ужасно. Как я узнала позже, выделялись большие суммы на содержание, хорошая посуда и еда, но медперсонал забирал многое себе — почти все. Конечно же, когда приезжала комиссия, все преображалось из говна в цветочек. И когда мы, молодые, спрашивали, почему они голодные, нам говорили: больные люди постоянно голодные, они не могут контролировать приемы пищи. Но мы же видели: их плохо кормят! Мы втихую брали еду из дома и подкармливали.
ВЗГЛЯД АДЕКВАТНОСТИ
Они все казались на одно лицо. Но среди «вольногуляющих» выделялся сильно один человек. Не могу сейчас даже объяснить, чем он отличался, но взгляд цеплял. Мы так и не поняли, что было правдой, а что нет. Он рассказал, что был архитектором, его упекли дети, которым он стал неугоден. Все его рассказы были очень интересными. Но нас бы вышвырнули сразу оттуда, если бы узнали, что мы с кем-то близко общаемся, поэтому мы старались не сближаться.
Как-то ко мне подошел этот архитектор к концу нашей практики и протянул четки. Он сказал: «Я сам их сделал, не украл». Я не хотела брать их, но он так на меня посмотрел: я сейчас не помню, как он выглядит, но до сих пор помню его взгляд. Знаете, из чего он их сделал? Им давали очень мало хлеба, но он не ел черный — из него сделал: мякиш как-то жуют… не знаю технологию. Никто не понимал, как он умудрился это сделать. Он сказал: «Я знаю, что ты сюда не вернешься и работать по профессии не будешь, но возьми». Все так и случилось.
ИЗБИЕНИЕ И БУЛАВКИ
Работающие там в итоге сами становятся ненормальными. С течением времени ты совсем теряешь ориентир, становишься жестоким, холодным. Это же ужас: учиться делать уколы на людях! Мы не выдерживали: иногда видели, как работники издевались над больными просто так. Ударят пациента и хохочут — реально стоят и ржут. А самое жуткое, что больной сам смеялся над этим. Вот это страшно.
Нам сократили практику. А моя мама по стечению обстоятельств хотела пойти туда — работать бухгалтером. Не поверила мне, что там такая атмосфера. Пошла на собеседование, только вошла в ворота, увидела людей. К ней еще и подошла женщина и начала повторять: «Булавку дай. Дай булавку. Дай». Мама просто развернулась, даже не дойдя до административного здания на территории, вышла за ворота и стояла там несколько часов в ожидании автобуса.
Есть вещи, которые не меняются с годами: человеческая жестокость, голод, сумасшествие, сострадание… В этой истории к каждому слову можно прибавить — страх, и даже этого будет мало. Анна (имя изменено по просьбе героини — прим. ред.), которой сегодня 45, рассказала о том, как проходила ее практика в психиатрической больнице в 19 лет.
«СПИНОЙ СТАРАЙТЕСЬ НЕ ПОВОРАЧИВАТЬСЯ, ДЕРЖИТЕ ДИСТАНЦИЮ»
Училась на фельдшера. Дело дошло до практики. И здесь меня ждал сюрприз. Меня распределили проходить ее в психиатрической больнице. Вы даже себе не представляете, какой это ужас — в 19 лет оказаться там на практике. Я не испугалась, всегда была смелой девочкой, авантюристкой, просто не понимала, что меня ждет. Там работал наш преподаватель, он был главврачом, ничего страшного не рассказывал. Восприняли как приключение. Смешно было, хихикали. Какое у нас могло быть адекватное представление? Никакого.
Не смешно стало, когда мы туда попали. Закрытая территория, находящаяся за пределами города — очень далеко, туда заезжали по спецпропускам. На одной площади вместе с психбольницей находился дом престарелых. И было совсем непонятно, кто есть кто, потому что по территории гуляли все свободно. За исключением, конечно, тех, кто изолирован. Это дико страшно, когда непонятно, кто психически болен, а кто нет. Просто огражденное место, где все пострижены налысо.
Нас предупредили: «Спиной старайтесь не поворачиваться, держите дистанцию. И больные могут что-то просить. Никаких булавок, шпилек для волос — они могли попросить, и это бы закончилось очень плачевно и для нас, и для них».
Не было все это похоже на медучреждение. Очень неопрятные врачи в медицинской одежде вызывали ступор своим холодом. Атмосфера ужасная. Чем больше мы там находились, тем больше росло напряжение.
Ты идешь и постоянно оглядываешься, потому что слишком много «вольноходящих», которых принудительно туда сажали: неугодные родственники, проститутки, зечки, разные преступники. И все они не были изолированы. За ними смотрели здоровые ребята. Весь медперсонал — физически очень крупные люди.
Объясню: нас туда отправили, чтобы мы учились делать уколы не на подушечках, а на людях. И больные за сигарету готовы были по несколько раз в день соглашаться на внутривенные уколы, лишь бы дали закурить.
А еще был блок — буйные. Они все отдельно обитали. Им кололи препараты, от которых они лежали, как трупики. Полная антисанитария: вонь, грязь. Все были в чудовищном состоянии, кормили ужасно, одевали ужасно. Как я узнала позже, выделялись большие суммы на содержание, хорошая посуда и еда, но медперсонал забирал многое себе — почти все. Конечно же, когда приезжала комиссия, все преображалось из говна в цветочек. И когда мы, молодые, спрашивали, почему они голодные, нам говорили: больные люди постоянно голодные, они не могут контролировать приемы пищи. Но мы же видели: их плохо кормят! Мы втихую брали еду из дома и подкармливали.
ВЗГЛЯД АДЕКВАТНОСТИ
Они все казались на одно лицо. Но среди «вольногуляющих» выделялся сильно один человек. Не могу сейчас даже объяснить, чем он отличался, но взгляд цеплял. Мы так и не поняли, что было правдой, а что нет. Он рассказал, что был архитектором, его упекли дети, которым он стал неугоден. Все его рассказы были очень интересными. Но нас бы вышвырнули сразу оттуда, если бы узнали, что мы с кем-то близко общаемся, поэтому мы старались не сближаться.
Как-то ко мне подошел этот архитектор к концу нашей практики и протянул четки. Он сказал: «Я сам их сделал, не украл». Я не хотела брать их, но он так на меня посмотрел: я сейчас не помню, как он выглядит, но до сих пор помню его взгляд. Знаете, из чего он их сделал? Им давали очень мало хлеба, но он не ел черный — из него сделал: мякиш как-то жуют… не знаю технологию. Никто не понимал, как он умудрился это сделать. Он сказал: «Я знаю, что ты сюда не вернешься и работать по профессии не будешь, но возьми». Все так и случилось.
ИЗБИЕНИЕ И БУЛАВКИ
Работающие там в итоге сами становятся ненормальными. С течением времени ты совсем теряешь ориентир, становишься жестоким, холодным. Это же ужас: учиться делать уколы на людях! Мы не выдерживали: иногда видели, как работники издевались над больными просто так. Ударят пациента и хохочут — реально стоят и ржут. А самое жуткое, что больной сам смеялся над этим. Вот это страшно.
Нам сократили практику. А моя мама по стечению обстоятельств хотела пойти туда — работать бухгалтером. Не поверила мне, что там такая атмосфера. Пошла на собеседование, только вошла в ворота, увидела людей. К ней еще и подошла женщина и начала повторять: «Булавку дай. Дай булавку. Дай». Мама просто развернулась, даже не дойдя до административного здания на территории, вышла за ворота и стояла там несколько часов в ожидании автобуса.
тексты приколы про работу история прикольные картинки
